В России собираются запустить кампанию по возвращению 15 000 ученых из-за рубежа. А что думают по этому поводу сами русские ученые, как живущие за рубежом, так и уже вернувшиеся в Россию?
Российские власти намереваются запустить в ближайшее время масштабную госпрограмму по возвращению российских ученых, покидавших страну с 1990-х годов и до сего дня.
О планах вернуть 15 000 человек уже через пять лет было объявлено на ежегодном мероприятии по стратегическому развитию России под кураторством президентского агентства (АСИ). Мы узнали подробности., а также мнения ученых по поводу перспективностиО деталях нам рассказал руководитель профильной рабочей группы, основатель методов компьютерного дизайна новых материалов и предсказания кристаллических структур Артем Оганов, включенный Forbes в десятку самых влиятельных российских ученых.
В 2015 году сам Оганов вернулся в Россию из Америки и сейчас возглавляет лаборатории в трех странах: США, РФ и Китае.
— Почему выбрали именно такую планку — 15 000, и есть ли официальная статистика «утечки мозгов»?
— Данные по «утечке мозгов» очень разнятся. Называют от 80 до 800 тысяч уехавших с начала перестройки. Наиболее достоверной выглядит оценка примерно в 100–200 тысяч человек…
В последние несколько лет в стране стали появляться интересные возможности для работы — уже вернулись около 1300 ученых. Но в масштабах России, безусловно, необходим более мощный приток — чтобы разрыв между числом уехавших и возвратившихся сократился со ста раз хотя бы до десяти. Отсюда — 15 000. Мы не хотим возвращать всех подряд, а лишь самых перспективных и успешных.
Пятнадцать тысяч таких людей смогут обеспечить резкий рывок российской науки и технологий.— В каких странах они живут сейчас? В каких областях науки заняты?
— Больше всего проживают в США, также многие уехали в Германию, Великобританию, меньше — в Италию, Японию, Испанию, Канаду, Австралию. Отток затронул все сферы, включая гуманитариев. Уезжали и сложившиеся, маститые ученые (например, один из самых цитируемых математиков мира академик Владимир Захаров, академик в области ядерной физики Роальд Сагдеев, выдающийся врач-нейроанестезиолог Владимир Зельман), и те, к кому мировая слава пришла уже на Западе: нобелевские лауреаты по физике 2010 года за опыты с графеном Константин Новоселов и его учитель Андрей Гейм, один из руководителей Гарвардского центра квантовой физики Михаил Лукин и другие.
— Уезжали со всей страны, а вдруг возвращаться захотят только в Москву и Питер? Или планируются какие-то квоты для равномерного распределения по регионам?
— Я был бы за то, чтобы ученые возвращались туда, куда захотят сами, — пусть регионы и университеты соревнуются за привлечение таких людей. Если вы предложите человеку хорошие условия в Сочи или Пятигорске, любой согласится. Пока программа находится в начальной стадии, к проработке нужно привлечь Минобрнауки, Минэкономразвития, вузы…
— Как может выглядеть подобный «пакет возвращающегося» для ученых с мировым именем?
— Прежде всего конкурентная зарплата (по информации СМИ, в Сколтехе зарплаты иностранных профессоров достигают 800 тысяч рублей в месяц. — Е.Д.), государственная поддержка лаборатории наряду с грантами, социальные гарантии.
Например, для живущих в США большим минусом является дорогостоящее образование детей: за детский садик приходится платить около 1200 долларов в месяц на одного ребенка. В России с этим легче, есть отличные бесплатные детские сады, а можно организовать и дотации на оплату частных садов и школ. Еще одна приманка — как многие ведущие университеты США, спонсировать покупку жилья профессуре (половину или треть стоимости) за счет вуза. Если ученый захочет переехать и продать дом, ему надо будет вернуть университету вложенную часть по текущей рыночной цене. Подобные меры довольно действенны.
— Как будет формироваться бюджет на эти цели, и не получим ли мы обратного эффекта: сначала надо уехать из страны — вот тогда тебя по достоинству оценят?
— Задача программы в том, чтобы было престижно работать ученым в России в принципе — не важно, уезжал ты или нет. То есть перечисленные условия надо создавать для всех самых сильных кадров. Один из наших пунктов — «За мировые достижения — мировые зарплаты». В идеале — объединить финансовую поддержку государства и бизнеса. (Предварительную проработку должны представить Владимиру Путину летом, в рамках отчета о выполнении Национальной технологической инициативы (НТИ). — Е.Д.)
— Если ученый возвращается в Россию, но при этом сохраняет за собой лаборатории за границей, не возникает ли конфликт интересов?
— Продолжать контакты или нет, каждый решает сам, но я думаю, лучше их сохранять. Часто у ученых больше идей, чем можно воплотить силами одного коллектива, а сотрудничество способствует общему престижу. При этом во всех странах мира действует правило: то, что создается в рамках университета, принадлежит университету. Патент остается за той организацией, где была выполнена основная работа.
Свои разработки методов и программ для компьютерного дизайна материалов я начинал еще в Швейцарии, потом перенес в Америку, а сейчас 80% ведется в России: мы ищем новые магнитные материалы, термоэлектрические, сверхтвердые, сверхпрочные, сверхпроводящие, диэлектрические, лекарственные препараты; исследуем новые химические явления…
Конечно, довольно тяжело физически заведовать несколькими лабораториями сразу: можно вспомнить, как пожилой профессор Пентковский, получивший мегагрант и работавший между Россией и Америкой, умер в середине своего проекта (нагрузка, наверное, тоже сказалась). И у меня иногда бывает «небо в клеточку», но я от природы гиперактивный, наделен хорошим здоровьем, поэтому выдерживаю.
— Где гарантии, что в РФ приедут именно те люди, которые нужны? Планируется ли персональная работа по привлечению каждого человека?
— Мы составим некоторые списки, но штучным отбором реально привлечь пару сотен, а чтобы достичь массовости, надо, чтобы ученые обращались сами, и для этого понадобится максимально публичная кампания. Конечно, если сильные профессора возвращаться не захотят — никого заставить не сможем, но я думаю, все получится. Самый яркий пример — Китай: они в свое время тоже потеряли огромное число ученых, но благодаря государственной программе очень многих сумели вернуть. В первую очередь меняется образ страны: из бедного, неразвитого, бесперспективного государства, из которого все уезжают, Китай стал страной возможностей. Мне кажется, Россия имеет все шансы быть комфортной и интересной для проживания. Во всяком случае, мне здесь комфортно и интересно, почему другим не будет так же?!
После возвращения российских ученых следующая цель — многократно усилить приток иностранных специалистов: это даст импульс образованию, организации передовых исследований, коммерциализации разработок и т.д.
Ниже мы приводим мнения уже вернувшихся ученых и тех, кто возвращаться не собирается
«Те, кто против»
Сергей Левченко (работает в Институте им. Фрица Хабера Общества Макса Планка — одной из ведущих научно-исследовательских организаций Германии) покинул Россию в 1999 году:
«Я уехал в США, окончив МФТИ. В родном городе, Старом Осколе Белгородской области, возможности для научного роста весьма ограничены, а на покупку квартиры в Москве средств не было. Через несколько лет обучения за границей я не видел возможности для такого же уровня достатка и доступности исследовательских установок (вычислительных мощностей) в России».
По мнению Левченко, возвращение ученых с международным опытом, безусловно, пойдет на пользу стране (сейчас утеряна преемственность поколений, отстает развитие технологий), но для самих эмигрантов этот шаг под большим вопросом — точнее, вопросов много. «Я буду рад вернуться, — говорит Левченко, — но мне надо видеть ясные перспективы для научного роста: будет ли у меня доступ к исследовательским мощностям необходимого уровня; не утону ли в море бюрократии; смогу ли свободно путешествовать по миру (это неотъемлемая часть моей профессии)? Где я буду жить, смогу ли стабильно обеспечивать семью?..»
Еще один ученый, Александр Гончаров, уехавший из страны в далеком 1991 году в качестве получателя престижной стипендии Гумбольдта в Германии для молодых ученых, а потом также оставшийся за границей («В РФ работать по специальности было нельзя»), открыто заявляет:
— Лично мне уже поздно возвращаться в Россию — и по возрасту, и по необходимости предпринимать сверхусилия, на которые нет особых интересов. Сомневаюсь, что мне предоставят лучшие условия, чем у меня есть.
Сегодня Гончаров работает в Институте науки Карнеги (Вашингтон), занимается физикой и химией материалов в экстремальных условиях высоких температур и давлений, в том числе поиском принципиально новых материалов. По мнению ученого, в России будет очень трудно восстанавливать экспериментальную базу, а еще труднее — восстановить престиж ученого, хотя сама инициатива ему нравится.
Одобрение соседствует с опасением и в словах Владислава Дейгина (профессор, доктор биологических наук, замминистра здравоохранения РСФСР (1990–1992 гг.), автор ряда лекарственных препаратов, с 1990-х активно занимается фармацевтикой в Канаде и США, с 2010-го в рамках сколковского проекта также открыта лаборатория в Москве и возвращены интеллектуальные права на патенты из Канады в РФ):
— Если в стране в большом количестве помогут создать лаборатории, обеспечат господдержку, будет здоровая научная конкуренция, при этом ученые смогут свободно обмениваться опытом с коллегами из других стран и иметь научную базу в разных регионах мира, — я сам был бы рад базироваться в основном здесь. При таких условиях сможет вырасти новое поколение талантливых ученых, которых не нужно будет возвращать. Но если приезд в Россию грозит ограничением возможностей, это не очень интересно.
Профессор Андрей Гудков, старший вице-президент Онкологического института им. Розвелла Парка, Баффало, США, автор более сотни научных трудов в области лечения рака:
— Можно говорить о чувстве благодарности и долга перед обществом, которое тебя вырастило, дало знания. Для меня такой неоплаченный долг — это в первую очередь образование, которое я мог бы передать молодым людям, живя в России. Но, с другой стороны, я искренне убежден, что приношу больше пользы науке своей работой за границей, поскольку имеющиеся там технические возможности и скорости позволяют добиваться за единицу времени несопоставимых результатов. При этом в моей лаборатории постоянно проходят стажировку люди из российских институтов, некоторые теперь возглавляют исследования в Москве, налажены связи с лучшими онкологами. Я счастлив там, где тружусь сейчас. В Баффало около 40 русскоязычных семей — мы создаем микросоциум, нас никто не заставляет менять свою культуру. Здесь нет идеологии, мы стараемся работать в РФ, но вряд ли я вернусь: во-первых, мне много лет, а во-вторых, мне кажется, полезнее продолжать уже существующее дело, чем начинать тут что-то заново.
Профессор, директор Центра нанотехнологий для доставки лекарств и содиректор Института наномедицины Университета Северной Каролины в г. Чапел-Хилл (США)Александр Кабанов — один из тех, кто, покинув Россию в 1990-е, потом все-таки наладил контакты с родиной. С 2002-го ученый начал приезжать в РФ, читая на общественных началах лекции на химфаке МГУ и возвращая некоторых своих учеников с опытом работы в США, а в 2010-м, получив мегагрант Правительства РФ, открыл лабораторию в МГУ:
— В конце 1980-х — начале 1990-х мы сделали работы наряду с некоторыми учеными в мире, которые, по существу, заложили основы наномедицины. Распад СССР и развал экономики сделали продолжение исследований невозможным. Я долго сопротивлялся отъезду: казалось, мне больше других дано — в 1990-м я стал самым молодым в СССР доктором химических наук, — и я должен быть последним, кто уедет. Но в конце концов я уехал в США. И это было абсолютно правильное решение: переезд отбросил меня лет на 5–7, пришлось многое наверстывать, зато я продолжил исследования, а иначе не состоялся бы как ученый в своей области, не стал лидером школы фармацевтики №1 в США и не смог бы потом привезти в Россию свой опыт и знания.
По мнению Александра Викторовича, идея возвращения правильная, но не надо ее рассматривать как новое «крепостничество» — многие современные мэтры совмещают работу в разных странах: «Мы живем в мире мобильности всего и всех, это дает возможность быть на острие мировой науки». Кабанов напоминает, что уже есть Ассоциация русскоговорящих ученых вне России (RASA), которая создала междисциплинарные научные центры совместно с университетами Казани, Томска и Санкт-Петербурга, и там успешные ученые-соотечественники помогают воспитывать РФ молодую поросль.
«Задача весьма непростая, — резюмирует Кабанов. — Россия утратила лидирующие позиции в науке, которые были у Советского Союза, и откатилась далеко назад в сфере открытий и технологий. Целый ряд стран, которые еще 20–30 лет назад не были сильны, не только обошли Россию, но и вырвались в число мировых лидеров: Китай, Южная Корея, Сингапур… Для этого им потребовалось начать большие финансовые вливания, перестроить архаичную организацию науки, интегрировать ее в мировую науку. Россия тоже сделала некоторые шаги (мегагранты, Сколтех), но для успеха надо предпринять несоизмеримо больше, или нас ждет прозябание и распад».
Мнение вернувшихся ученых
Константин Северинов, профессор Сколковского института науки и технологий, профессор Ратгерского университета (Нью-Джерси, США), победитель конкурса мегагрантов в Политехническом университете Петра Великого в Санкт-Петербурге:
— В отличие от ученых, возвращающихся в последнее время в РФ из-за различных программ поддержки, я вернулся одним из первых, в 2004 году, по личным причинам и безо всяких «печенек» со стороны государства. С помощью своих старших коллег и бывших учителей я открыл маленькую лабораторию в академическом институте. Первое время финансировал ее за счет личных средств и своих американских грантов и познавал «радости» научной работы в России. Мне хочется верить, что моя активная позиция по поводу здешних несуразиц поспособствовала появлению таких новых форм поддержки, как мегагранты, гранты РНФ и активизация науки в университетах.
Что касается заявленной идеи, она, на мой взгляд, безответственна и безнравственна. Если человека надо возвращать большими деньгами, вы почти наверняка получите не того, кто вам нужен. Такой «наемник», скорее всего, будет из числа тех, кто не смог добиться успеха в условиях конкуренции по «гамбургскому счету» в развитых странах и покинет вас, как только кто-то другой предложит ему больший кусок. Вообще вопрос поставлен неправильно. Дело не в том, чтобы «привезти», «затащить» сюда сколько-то тысяч людей. Они сами пойдут туда, где лучше. А «лучше» — это не персональные зарплаты и уж точно не бесплатные детсады или спонсирование жилья.
Это условия для научной работы: ритмичное финансирование, своевременная доставка реагентов и оборудования, минимум бюрократизма, свободное перемещение научных сотрудников по миру (включая, конечно, приезд и работу иностранных ученых в России) и масса других вещей, которые сегодня в РФ или отсутствуют, или требуют каких-то безумных ухищрений, занимающих массу времени и сил. В области наук о жизни, основы современной медицины и биотехнологии, российских лабораторий крепкого мирового уровня не намного больше, чем пальцев на руках. Конечно, можно, как это делает Сколковский институт науки и технологий, привлечь десяток-другой ученых исключительными условиями.
Они даже откроют в РФ еще одну лабораторию наряду с уже имеющимися у них зарубежными, но она будет «юниорской» по сути, а серьезные вещи будут делаться в зарубежном «подразделении». И это естественно. Перетягивать энергичного ученого полностью в нашу страну — значит угробить его талант, поскольку работать в РФ — все равно что плавать в бассейне без воды. 90% защищающихся у меня ребят уезжают на Запад. Это не их вина, а наша беда. Они талантливы и высокопрофессиональны, они видят свое будущее в науке. И они понимают, что не смогут конкурировать на равных со всем миром, если останутся в России. Остается надеяться на то, что в будущем кто-то начнет планомерно улучшать условия для научной работы в нашей стране, а не выступать с популистскими программами на злобу дня, заставляя всех заниматься то агро-, то нейро-, то нанотехнологиями, шарахаясь из стороны в сторону. Тогда некоторые из уехавших вернутся: не потому, что их кто-то «привезет», а потому, что здесь можно будет продуктивно работать, а работать в своей стране, при прочих равных, конечно, комфортнее.
Рауль Гайнетдинов, профессор Сколтеха, директор Института трансляционной биомедицины, зав. лабораторией нейробиологии и молекулярной фармакологии Санкт-Петербургского госуниверситета:
— Подобные планы обсуждаются уже лет 15. Идея очень хорошая и нужная. К сожалению, я в свое время не дождался такой государственной поддержки: вернулся сам, и надо было своими силами выбивать деньги для лаборатории.
Лично я никогда не планировал уезжать на всю жизнь, изначально поехал по профессиональным причинам — чтобы поработать в лучшей лаборатории в мире по своей специальности в США (считаю, что международный опыт необходим каждому ученому). Первые десять лет я шутил, что уезжаю из РФ в командировку раз в год на 11 месяцев. Потом стало не смешно, потому что возможностей для работы в РФ так и не появилось. Тогда я переехал из Америки в Италию, чтобы быть поближе к России, и восемь лет пытался параллельно найти зацепки для серьезного проекта у нас в стране. К счастью, все сложилось: меня поддержали Сколтех и СПбГУ, потом я получил достойное финансирование от Российского научного фонда.
С тем, что в РФ сейчас нет условий для работы, я категорически не согласен. Да, инфраструктуры в России недостаточно, но ее создают. Государство довольно серьезно инвестировало в оборудование последние лет шесть, и в некоторых институтах, наоборот, не хватает людей, готовых на нем работать. Поэтому теперь необходимо вкладываться в кадры. Надо понимать, что из 100 уехавших ученых примерно 90 уже не вернутся (мегазвезд трудно сдвинуть даже для переезда в другой город в США, они не хотят терять время; могут быть и другие причины). Но 10 таких, как я, как Артем Оганов, как сделал когда-то Константин Северинов, приедут. И даже благодаря таким 10% наша наука сможет кардинально преобразиться. Не надо заваливать людей деньгами, достаточно создать стандартные западные условия: обеспечить гарантированным финансированием на 5–7 лет (например, в США основной тип гранта — 300-400 тысяч долларов в год на пять лет), более-менее сравнимые зарплаты. Нужны лаборатории, реагенты, зарплаты для сотрудников.
Елена Добрюха, MK.ru
Свежие комментарии