Невзоров в Британии ответил на вопрос, почему в России плохо с наукой

С наукой сейчас плохо везде. Просто в одних местах это красиво закамуфлировано, а в других все это отвратительное зрелище лежит на поверхности и всем очевидно. У науки есть свои тупики. Это связано с тысячей причин, в том числе с бедностью языка. Мы умеем кое-как описывать этот мир, но слов для описания квантового мира, который живет по своим потрясающим законам, в нашем языке так и не появилось.

А от умения описывать зависит и умение мыслить в этом направлении. Все, что происходит сейчас в науке по всему миру, – это очаровательное копание в мелочах, использование того огромного багажа, который достался нам от двух предшествующих веков. Тогда наука действительно делала реальные успехи. Сейчас она эффектно предлагает себя, превратилась в некую витрину. Но всегда дело за теми, кто организует некий вектор направления, в котором нужно думать. И делают это не учёные, а публицисты. Например, в 18 веке три французских хулигана, блестящих интеллектуала того времени – Ламетри, Гельвеций и Гольбах – подсказали этот вектор направления всему естествознанию. Если мы сейчас будем по молекулам разбирать эту ситуацию, то увидим, что практически вся наука и 19, и 20 века – это расшифровка тех идей и интуитивных предвидений, которые в своё время высказала эта троица. Конечно, они были не единственными энциклопедистами, но зато самыми радикальными. А потом пришёл Энгельс, который в свою очередь сумел все проблемы естествознания собрать в очень мощный, концентрированный сгусток и указать направление, в котором нужно двигаться, чтобы их разрешить.

Сейчас нет ни Ламетри, ни Гольбахов, ни Гельвециев, ни Энгельсов, а если они и появятся, то по множеству разных причин не смогут быть услышанными. Современная наука всерьёз поверила в то, что она большая и сама для себя может изобретать вектора. А это не так. Всякие лжеучёные – петрики, торсионные поля – это ахинея, но ахинея нормальная, и с ней не нужно бороться. Это лучше, чем толпа доцентов – научная мелочь, образующая огромные по численности социальные пласты, которая умеет мыслить только под копирку и в строго означенном направлении и способна придушить любую живую идею. Наука ожирела и под собственным грузом лишилась самого главного – свободомыслия. Она превратилась в своего рода «искусство ради искусства», со своими ритуалами, пустыми вышиваниями, невероятной силы и красоты пиаром, так как при ней кормятся большие рекламные и медийные силы. Она научилась настолько бояться ошибок, мелочничать и вышивать по предложенной канве, что это стало её парализатором. В России это просто видно лучше, чем в остальном мире. Она не умеет эту убогую современную науку закутывать в мерцающие флёры многозначительности, нужности, блестящего социального статуса, как на Западе.

Вот когда будет серьёзная потребность в очередном большом, качественном скачке развития, тогда, вероятно, и будут востребованы публицисты, которые пусть порой и ошибаются, но умеют мыслить дерзко. В науке иногда важнее бестактно задать вопрос, чем предложить на него правильный ответ. Если есть вопрос, то этот ответ рано или поздно будет получен, даже если ему будут предшествовать десятки неправильных ответов.